Дмитрий Хван - Шаг в аномалию (Зерно жизни) [СИ]

А вот пример, поданный Петренко и Мышкиной, оказался заразительным. В посёлке за зиму образовалось уже больше двух десятков пар. По весне предстояла большая работа по строительству новой жилплощади для семей. В Белореченском посёлке происходило аналогичное — пары сходились одна за другой.

Имение боярина Савелия Кузьмина, ничем не выделявшееся на фоне остальных, раскинулось на холме высокого берега Москва-реки. Боярин, чьи предки были насильно переселены из Новгорода в Москву ещё Иваном Третьим, занимался скупкой пушнины и тканей, имел свои ряды на Нижегородской ярмарке у стен Макарьевского монастыря. Были у него также свои поставщики товара из Персии и Хивы и в целом, слыл боярин весьма зажиточным и, самое главное, удачливым торговцем. Вот и сейчас, ранней весной, все его помыслы были связаны с предстоящей в июле ярмаркой. Прикидки о количестве закупаемого товара, охране, новых приказчиках, да сколько лодий будет необходимо к лету, сейчас занимали его всего, без остатка. С самого утра ушлый купец, сидя в своём кабинете, скрипел перьями на жёлтой бумаге, прикидывая очередной вариант закупок, да возможную прибыль.

В дверь осторожно постучали.

— Заходь, Николашка, — не отрывая взгляда от бумаги, громко сказал Савелий.

— Савелий Игнатич, тут такое дело…

— Говори, не мямли, не с девкой, поди, разговариваешь, — прикрикнул на приказчика боярин.

Жестом подозвав того к столу, он отложил перо и внимательно смотрел на Николашку. Тот осторожно передал запечатанный сургучом конверт в кожаном футляре.

— Вот, только сейчас человек принёс.

— А сам он где? Чего говорил?

— Так уже ушёл, а сам он ничего не говорил.

— Ладно, иди. И скажи подать обед в горницу, я сейчас спущусь.

Однако, Савелий долго не спускался, оставаясь за столом и держа лист с тайнописью перед собой. Да и отложив его, он оставался погружён в тяжёлые мысли. Так, что он и не сразу услыхал стук в дверь.

— Чего тебе опять надобно? — Воскликнул Кузьмин, очнувшись от раздумий.

— Обед стынет, боярин… — робко пробормотал приказчик.

— Ну и чёрт с ним, прикажи возок готовить, к Борецким поеду.

— Да, боярин, сей же час будет готов.

Савелий решительно встал и вложив письмо в футляр, стал одеваться в дорогу.

«Писано боярину Кузьмину Савелию от Олексашки Малого из Тобольского городка. Стало ведомо нам, о явлении людишек новгородских близ пределов царства Сибирского, кои на Тунгуске реке живут. Напоив государева человечка, из Енисейского острогу, подменили мы письмецо, что он промеж всего на Москву вёз. В письме том, словами сотника казацкого, Бекетова Петра да воеводы Енисейского, Василя Аргамакова, писано, что де людишки новгородские, как они себя кличут, нежданно явились. Сильны они крепко, ворогов бьют. И, де царство их стоит за морем. А в землице сибирской они промышляют зверя лесного. Так мы письмецо сожгли то, да вот теперь не знаем, как дальше дела вести. Как скажешь, боярин, ожидаем письма твоего. В Новгород и Тверь отписали также, кому ты знаешь.»

Солнце уже здорово припекало, в шубе было очень жарко, но сменить её на кафтан Савелию не очень хотелось — его соболья шуба и высокая горлатная шапка была предметом зависти для местных бояр и купцов. Возок лихо трясло на поворотах, тающий рыхлый снег летел жирными хлопьями из-под полозьев, обдавая неловких прохожих. Возница ловко управлял лошадьми, помня приказ боярина поторапливаться. Кузьмин, сидя в возке, старался заранее продумать беседу с Дмитрием Степановичем Борецким, таким же как и он сам, представителем высланного из Великого Новгорода боярского рода. Но из головы его не выходило загадочное заморское государство новгородцев. Странно, ведь он сам не верил в возможность такого поворота событий. Нет, ну то, что в своё время из Новгорода бежало несколько родовитых семей с домочадцами и дворней, он знал. Но чтобы так далеко их забросила судьба…не очень-то и верилось. Поэтому он надеялся на беседу с Борецким, как с человеком, умудрённым опытом, дал же Бог прожить ему столь долгую жизнь. Ведь восьмой десяток разменял боярин, а жив и здоров, да умом крепок.

«…а пока, отослал я для порядку, людишек своих до Енисейского острога, а там и до новгородцев, с Божьей помощью, доберутся. Да разведают, что у нех ныне делается и вперёд учнётся делать. Сколько у нех людишек, да припасов. Иванко сотоварищи, которые посыланы были для проведыванья новгородских людишек, зело добрые и верные нам. С тем и желаю вам, Божьей милостию, всего наилучшего от Олексашки Малого с Тобольского городка лета 137-го».

Кузьмин, прочитав тайнопись ещё раз, сложил письмо в футляр, оставив тот в руке. Тем временем, подъехали к дому Борецкого. Возница, деловито оправляя упряжь, дал время боярину выйти на крыльцо, встретить гостя с почётом. Опростав горячего сбитня, Кузьмин поклонился хозяину. Тот пригласил его в дом и только тогда бояре, наконец, обнялись. Крепко, по-дружески.

Борецкий читал долго, а после прочтения сильно задумался, прикрыв глаза. Наконец, сняв расшитую золотыми нитями тафью с головы и степенно поглаживая себя по бритой макушке, он медленно произнёс.

— Не ожидал я таких известий, Савелий. Бог свидетель, не ожидал, весьма добрая весть, весьма. Да.

Кузьмин молчал, ожидая, что Дмитрий Степанович продолжит свою мысль.

— Мой отец рассказывал мне ещё в отрочестве о бежавших встречь солнцу из Великого Новгорода семьях бояр. Но… мне казалось это красивой легендой, ведь ни нам Борецким, не вам, Кузьминым, не удалось отстоять права жить в отчине. Мы смирились с этим. Другие смиряться не желали, а ушли.

— Стало быть, теперь вернулись, Дмитрий Степанович?

— Вернулись? Наперво, проверить сие надо крепко, убедиться в том, что не наговор это.

— Так проверим же. Отослано ещё по письму в Великий Новгород к боярину Авинову Петру да в Тверь, боярину Судакову Анисиму.

— Крепкие то наши люди, а мошна у них ещё крепче, — усмехнулся старик.

Разговор тянулся степенно и неторопливо, прервавшись лишь на воздаяние должного уважения трапезе. Воистину, умение стряпух боярина было известно округе не хуже купеческой удачи Кузьмина. Перед сном, попарившись в баньке, Кузьмин взвешивал в мыслях разговор, мечтая о великих делах. Ведь Сибирское царство стоит на полпути от царства Индийского и Китайского, а это давало огромные возможности для успешной торговли. Рашид, его поставщик тонких тканей из Хивы, много раз упоминал про близость этих богатых царств, о торговле и богатых барышах, суливших при торговле с ними. Да и к пушнине поближе, можно будет скупать её у вольных казачков да туземцев и по меньшей цене. Так, размышляя о выгодах сибирской торговли Савелий Кузьмин незаметно угодил в цепкие объятья Морфея.

В мае Карпинский опять вернулся в острожек, сменив предыдущую партию морпехов, только теперь в пятёрке поселковых появился новичок — молодой тунгус из первого разбитого кочевья. Он уже вовсю разговаривал по-русски, так что проблем, которые были раньше, уже не существовало. С казаками за зиму сдружились конкретно, мужики оказались мировые. Правда поначалу, они казались какими-то нелюдимыми, но то было по первости. Со временем, мужики совсем скорешились, кстати, Пётр узнал много интересного и в тоже время пугающего, о жизни Московского государства и простых его людей. Интересными были рассказы о приключениях казаков в Сибири, о городках и острожках, ими строимых. О быте, о семьях, правда некоторые, такие как Афанасий Хмелёв, семьи своей и не знали. Воспитывался при церкви в Свияжске, работал на церковных полях, рубил лес, строил. А с семнадцати лет просто взял и ушёл в Казань, прибился к небольшой ватажке казаков, отправляющихся в Сибирь на промысел ясака, да приведение под государеву руку диких племён. Так и мотался по Сибири, пока не осел в Енисейском остроге, став десятником у Петра Бекетова.

В то же время пугающего наслышался он немало, казаки рассказывали о смуте и запустении в Московии, о голоде — привычном спутнике крестьянина, о войнах и походах иноземцев в русские пределы. Рассказывали они о бесчинствах поляков и литвинов на Руси, о притеснении православной веры на землях ими захваченных. О злом Крымском ханстве, кровавым клещём присосавшемся к русским землям и о Османском государстве, за ним стоявшем и поработившем многие народы православной веры, которые сейчас стонут под их игом. Как представителям Новгорода, морпехам особенно подробно рассказывали о резне в Новогородии, устроенной шведскими захватчиками, когда целых волости просто вырезались под корень и не оставалось в округе живой души — ни человека, ни собаки.

Пётр сидел у костра и ужасался подробностям, которые вываливали на бойцов не смущавшиеся по этому поводу казачки. Оказывается, шведы только лет десять назад ушли из Новгорода, а до этого сам город и большая часть северо-западной Руси находилась под пятой шведского солдата, залившего её кровью несчастных жителей. Но из Новгорода-то они ушли, но оставили за собой большую часть новгородских земель, закрыв Руси выход в Балтику.